Fenya Palmont

Вечное Возвращение Харитона Зельца

        Иногда нам кажется, что какое-то событие мы уже когда-то переживали. Это ощущение приходит совершенно неожиданно, застает нас врасплох, удивляет нас и делает отрешенными от происходящего. Кажется, что вот-вот мы что-то вспомним, и нам откроется молчаливая, но бесконечно прекрасная истина. Мы ее ждем, напрягаясь и нервничая, а неуловимая истина все не появляется. Потом и само ощущение близости истины исчезает без следа, оставив напоследок легкую досаду. Мы можем сказать, что все это - вздор, и пройти мимо своего шанса, предпочтя неизвестному порядок в наших повседневных делах, а можем заглянуть внутрь себя и, полагаясь на нашу зыбкую память, вспомнить. Не важно, что. Ведь вспомнив, где (во сне ли, наяву или еще где-нибудь) это событие мы уже переживали, наверное, что-нибудь в жизни да изменится.
        Однажды в виртуальных пространствах рЭлкома случилась презабавная история. Все началось с того, что Харитон Зельц - один из виртуальных писателей - потерял привычное, даже вполне ему свойственное, спокойное состояние духа и впал в болезненную депрессию. Многие люди переживают маниакально-депрессивный психоз, совершенно о нем не догадываясь. Говорят, что депрессия имеет сезонный характер, т.е. как только приходит весна (лето, осень или зима), человек теряет самообладание; его начинают раздражать окружающие, например, малолетние гопники, открыто потребляющие спиртное и старательно избегающие многословных тирад на родном языке среди непрерывной нецензурной брани, на которой они только и могут общаться; такого человека преследуют ночные кошмары и суицидальные фантазии. Естественно, депрессия не могла не отразиться и на творчестве Харитона, в котором стало появляться все больше ранее ему не присущих черт. Прямо скажем, появилось много разной "чернухи" в смеси со своеобразным эскапизмом, выраженном в стремлении иметь дело с материями высшего порядка и абстрактными понятиями вне возможного опыта человеческого познания. Например, рассказ о какой-то дряхлой старушке, которую изнасиловал рэкетир, а затем сдал ее в дом пристарелых, где на несчастную снизошло просветление, и она счАстливо провела остаток лет в общении с Всевышним на латыни. Или вот сказка о Сиддхартхе, который, покинув, как положено, в двадцать девять лет дворец, узнал о болезнях и смерти, повстречав на своем пути старика, калеку и мертвеца. На этом соответствие известной легенде заканчивалось. Далее в сказке вместо того, чтобы повстречать монаха, который косвенно укажет ему путь, наш принц непонятным образом забредает в сибирскую тайгу, где посреди ночи выходит на какую-то просеку, видит поразившую его до глубины души звезду прямо над горизонтом и решается идти по просеке, пока не дойдет прямо до звезды. Естественно, просека оказывается кольцевой (как шоссе в известном анекдоте про Штирлица), но, не догадываясь об этом и настойчиво следуя своему решению, Сиддхартха все идет по ней да идет, как по колесу перерождений, питаясь мелкой дичью и галлюциногенными грибами, коих, как утверждал автор, в Сибири большое разнообразие. Так до сих пор и кружится, по-видимому, уже без малейшего шанса когда-нибудь стать Буддой. Такая вот сказка. У обитателей виртуального пространства такое творчество вызывало не только и не столько отвращение своей несомненной пошлостью, но скорее живое участие в судьбе писателя. Сохраняя в целом доброжелательную атмосферу в пространстве, все тайно желали его скорейшего выздоровления, не решаясь, однако, открыто это высказать, дабы не растревожить больную душу на обильное извержение. Ведь все знали, что это кончится также просто, как и началось - сменой времени года.
        Депрессия Харитона развивалась на фоне сексуальной революции, стремительно побеждающей все больше ханжей в самых отдаленных уголках виртуального пространства. Однако как и всякая революция, виртуальная сексуальная имела множество издержек, которые выражались в особенной сексуальной пошлости в сочетании с необыкновенным примитивизмом, переходящих в самую заурядную тупость. Например, как иначе можно расценить стихотворение, состоящее из восьми строчек, каждая из которых в свою очередь состоит из восьми слов "секс" без всяких знаков препинания? Чудовищная безвкусица! Такое творчество годится разве что для задания ритма фрикций. Некоторые сексуальные революционеры предлагали даже совместить творческий и половой акты, дабы достичь максимального реализма. При этом неясно, нужно ли совмещать акт чтения с актом соития, чтобы достигнуть адекватности восприятия, или его можно заменить простой мастурбацией? В последнем случае непонятно, какие именно приспособления требовались и т.д. В общем, вопросов была масса, а ответов не было совсем. Ну, и конечно, никакие революции не способствуют исчезновению депрессии.
        Большую часть своей жизни Харитон проводил, сидя за компьютером, и, как правило, в сети. У него почти не было друзей, но были единомышленники, но и те - виртуальные. Только один старый друг не прерывал отношений с Харитоном, испытывая к нему почти отеческие чувства вперемежку с жалостью. Во время болезни Харитон вообще прекращал всякие контакты с "остальным" миром, полностью погружаясь в виртуальный. По темпераменту он был типичным флегматиком и, хотя не был склонен к одиночеству, переживал его совершенно спокойно. Однажды, когда депрессия достигла апогея, он с ловкостью хакера забрался в пространство и окунулся в его новости.
        - Боже, какая дрянь! - ужаснулся Харитон, закончив чтение электронного трактата под названием "Где же клитор у снежной бабы?" От негодования у него на лбу выступил пот. Мысли в голове закружились в хороводе с нарастающей частотой. Харитон придвинулся к компьютеру - окну в виртуальное пространство - и крепко призадумался.
        Он отправил в пространство длинное и чрезвычайно обстоятельное письмо, которое озаглавил "Толкование ослов". Смысл письма неуловимо ускользал от читателя и становился тем неуловимее, чем больше читатель успевал прочесть. Однако как бы он не был туманен, все читатели все-таки сочли вероятным, что наш болезненный писатель взял на себя роль гуру, который вынужден вести читателей по просторам своего миссионерского творчества. Судя по письму, его творчество было призвано бороться пошлостью и грязью не только виртуального пространства, но и всего мира. Как переменился Харитон Зельц! - превратился в этакого мусорщика-гуру. Читатели же как один считали это творчество больным и достойным всяческого порицания и не желали понимать, что оно-то и спасет мир от помоев. Более того, обыватели непременно решили, что именно они и есть ослы и что им - ослам - что-то толкуют. Тогда-то и прорвало: полетела в Харитона масса гневных посланий, он только и успевал уворачиваться. А потом и вовсе перестал. Как говорится, ударили по правой - подставь левую. Если, конечно, не боишься. Нашлись и такие, что открыто заявили несчастному, что он - "больной человек", бессердечно забыв, что болен он на самом деле.
        А потом все прекратилось, да так красиво, что невольно подумаешь: поистине, прекрасен план Господа относительно каждого из нас!
        Дело в том, что Харитон влюбился. Ее звали Надеждой. Надя была просто удивительным человеком: в ней свободно уживались детская беззаботность и неподдельная чувственность, внешнее легкомыслие и скрытая принципиальность, внутренняя сосредоточенность и непрерывное веселье. Поначалу она производила впечатление крайне легкомысленной особы, но потом Харитон вдруг понял, что никогда не взялся бы угадать ее мысли и даже настроение. Он познакомился с ней совсем незадолго до обострения болезни, и она его просто околдовала. Вся эта история была чрезвычайно загадочной, ибо Харитон не знакомился ни с кем последние лет пять-шесть. Кроме того, удивительно то, что романтическое увлечение не спасло его от депрессии. Еще более странно, что он неожиданно для себя самого решил жениться. Сначала эта мысль пришла к нему как бы невзначай; он повертел ее и так, и эдак, представил себя солидным мужчиной и, быть может, отцом да и забыл. Мысль, однако, возвратилась, снова завладела разумом и стала возвращаться с завидным постоянством. Постепенно Харитон совсем с ней свыкся, а к моменту появления "Толкования ослов" уже собрался познакомить своих родителей с Надеждой. Так принято.
        Отец Харитона, Ефим Маркович Зельц, был не дурак выпить. Был бы повод и водка, а компания найдется; таково было, как принято говорить, его жизненное кредо. Ничего кроме водки он не пил, повода долго не искал и компанией в лице самого себя не брезговал. Сын недолюбливал отца и порою даже стыдился, особенно когда на людях проявлялось пристрастие Ефима Марковича к алкоголю. Весь вечер Харитон просидел молча, надувшись как индюк, воображая себя беркутом. Ефим Маркович наоборот - будучи весьма разговорчивым, особенно с приятным собеседником и водочкой, зацепился с Надей языком, и их беседа потекла, как ручеек талой воды, предвещающий скорую весну. Одно слово - Надежда! Харитон заперся в своей депрессии и размышлял о том, что по крайней мере она понравилась его отцу, и половина дела сделана (отец с матерью жили отдельно).
        - Ефим Маркович! А часто ли у Харитона бывает плохое настроение? - простодушно спросила Надя после очередной затянувшейся паузы, когда Ефим Маркович сначала наливал, потом выпивал, потом закусывал, а делал он это с особой расстановкой. - А то он такой беззащитный, так хочется его пожалеть! - и весело засмеялась, тайком поглядывая на Харитона.
        Харитон насторожился.
        - А что такое? - удивился папаша.
        Надежда хотела как-то расшевелить Харитона и вовлечь его в беседу. В самом деле, трудно же долго общаться с незнакомым человеком. Поэтому она решила, что скрывать от отца нечего:
        - Э-э... знаете, у него сейчас депрессия, он э-э... борется с пошлостью и грязью, и никто его за это не любит.
        - С чем борется? С дерьмом-с? - переспросил Ефим Маркович и во весь голос захохотал.
        - Папа! - воскликнул Харитон и скривил гримасу отвращения.
        - Ладно тебе! Яйца курицу не учат! - командным голосом провозгласил папа один из своих афоризмов житейской мудрости.
        Харитон не ответил и начал было уже раздумывать о том, как бы завершить процедуру знакомства родителя со своей избранницей. Папаша тем временем выпил еще рюмочку (с течением распития он всегда приходил в состояние, когда забывал об окружающих и наливал только себе), повернулся к Наде и, уже неловко выговаривая некоторые слова, начал ей рассказывать о давно минувших днях:
        - Знаешь, милочка, это у него давно началось. Помню был еще совсем маленький, еще и ходил с трудом, но мы с мамкой его уже на горшок приучали. И вот бывало, поставим горшок-то в туалет, самого на горшок посадим и запрем. Он поначалу - плакать, рыдать, ай-яй-яй! маленького закрыли, а потом привык - самостоятельный стал! И к горшку, не соврать бы, уже в годик привык. И вот, когда слышим мы с мамкой, лопочет он чего-то - значит дела в порядке. Открываем, бывало, а он уже какуху-то в ручку взял, разглядел, как следует, попробовал, как оно на зуб… и давай размазывать! И по полу, и по стенам! - и малюет, и малюет... Художник, блин!
        И Ефим Маркович захохотал как старый гусар: громогласно и немного вульгарно. Дольше всех смеялась Надежда.
        Харитон побагровел, покрылся испариной и несколько секунд не мог не только пошевелиться, но и помыслить: что же дальше? Потом он сорвался с места, и начал быстро одеваться, собираясь уходить. Надя стала было его уговаривать остаться или хотя бы немножко подождать, дескать она тоже уже собиралась. Но Харитон не обращал на нее внимания, только, уходя, огрызнулся и громко хлопнул дверью.
        Вечер был тихий, безветренный, снежинки падали большими хлопьями и, попадая за воротник, щекотали шею. Харитон в оцепенении шел, едва ли отдавая себе отчет в том, куда он идет и зачем. Свежий снег под ногами хрустел и своим равномерным усыпляющим звуком уносил мысли Харитона далеко от событий вечера. Харитон успокоился, остановился и понаблюдал за падающим снегом. Тут же на него нахлынула волна ощущений, что когда-то это все уже было в его жизни: и Надежда, и ее знакомство с отцом, и эта дурацкая история, и этот успокаивающий снег, и даже осознание того, что все повторяется.
        Долго плутая по городу, он наконец пришел домой и, не раздеваясь, повалился на кровать. Засыпая, он вспомнил Ницше, который считал, что количество атомов во вселенной и их состояний огромно, но не бесконечно. Из этой гипотезы следовала доктрина Вечного Возвращения: количество состояний вселенной еще более огромно, но тоже не бесконечно. Как полагал безумный философ, даже возможность этой доктрины заставляет содрогнуться, вспомнить, что все, что с нами происходит, происходило уже бесчисленное количество раз и столько же раз повторится, и, быть может, измениться.
        "Странно!" - подумал Харитон, - "что же так сильно напугало Ницше?" - и уснул.
        Утром, едва открыв глаза после сна, Харитон осознал необратимость времени: он ясно почувствовал, как что-то, жившее внутри него, навсегда осталось в прошлом. Он долго лежал, не ощущая собственного тела, потом встал, подошел к зеркалу и, узнав себя после минуты внимательного разглядывания, засмеялся. Депрессия кончилась.

1997