Fenya Palmont

Посвящается D.G.

И нет у нас никого, кто бы повел нас, единственный наш вожатый - это тоска по дому. Герман Гессе. "Степной волк" И понял, что я заблудился навеки В слепых переходах пространств и времен, А где-то струятся родимые реки, К которым мне путь навсегда запрещен. Николай Гумилев. I will never reach Ixtlan... Yet in my feelings... sometimes I think I'm just one step from reaching it. Yet I never will. In my journey I don't even find the familiar landmarks I used to know. Nothing is any longer the same. Carlos Castaneda. "Journey to Ixtlan"

        - Фамилия?
        - Зельц.
        - Имя?
        - Харитон.
        - Отчество?
        - Ефимович.
        Вопросы прекратились. Человек напротив Харитона Зельца молчал и, склонив голову, с интересом изучал какие-то бумаги, во множестве разбросанные перед ним на столе.
        Харитон огляделся. Он находился в крохотной комнатушке, квадратов не более десяти, с матово-серыми полом, стенами и потолком, который к тому же был низким, как в землянке. Каморка имела прямоугольную форму, и ее обстановка была до смешного незамысловатой - у одной из узких стен стоял стул, на котором сидел Харитон, а почти вплотную к другой - стол, за которым копался в бумагах незнакомец. Возникало впечатление, что между стеной и столом он помещался с большим трудом. В комнате не было ни окон, ни дверей, ни цветов, ни домашних животных, ни вообще каких-либо признаков мещанства или оседлой жизни. Геометрическая правильность пустоты и только два человека - Харитон Зельц и человек напротив.
        Мебель комнаты была того же цвета, что и стены, и, казалось, мягко излучала едва ощутимый свет. Во всяком случае Харитон не обнаружил источник света, правда, и не сильно озадачился этим очевидным парадоксом. Другое не давало Харитону покоя - какое-то смутное чувство тревоги, страх пустого пространства за спиной, навязчиво заставлявший его пытаться придвинуть свой стул поближе к стене. Довольно долго он ерзал на стуле, словно блохастый кот. Когда же, наконец, после многих безуспешных попыток Харитон убедился в том, что ножки стула будто вросли в пол, смирение поглотило тревогу и принесло сладкое ощущение бессилия.
        - Расскажите, что вас беспокоит? - неожиданно спросил незнакомец, возвращая Харитона к жизни. Поразмыслив секунду-две над вопросом, а также над тем, почему этот человек задает ему вопросы, Харитон медленно заговорил:
        - Последнее время меня преследует один и тот же сон, - он замолчал, словно выискивая слова.
        - Вот как! Интересно, какой же? - приободрил Харитона незнакомец. С его лица не сходила воздушная улыбка, которая, совсем не казалась ни высокомерной усмешкой, ни глуповатой ухмылкой. Его взгляд искрился весельем, но не отпускал собеседника, так что Харитон чувствовал себя как под микроскопом. Это, однако, не мешало ему думать. Вообще, мысли Харитона текли на редкость легко и свободно, словно у него в голове работал некий акселератор.
        - Мне снится Земля, - продолжал Харитон. - Да, Земля - реки, моря-океаны, леса, поля, пустыни, звери, дичь, птицы и мошкара.
        И он снова замолчал.
        - М-да... И что же? - спросил незнакомец.
        - Это прекрасный сон, полный настоящей жизни и приключений, но... лишь пока это только сон.
        - То есть как?
        - Понимаете, в этом сне... как бы это сказать... я все вижу и все слышу, абсолютно все, - взгляд Харитона слегка расфокусировался. - Я слышу плеск волн морского прибоя, крик чаек и шум ветра, я вижу голое одиночество степей, холодное величие гор, темный страх лесов и бескрайнюю даль морей, одним словом - все... Меня переполняют образы, звуки и запахи, я вижу и слышу все так ясно и выразительно, что не сомневаюсь ни на мгновение в том, что все это происходит не во сне, а наяву. Я вижу и слышу все вплоть до мельчайших подробностей: как пчела, жужжа, собирает пыльцу с цветка или как в сумеречной тиши реки плескается карась. В то же время я вижу целые леса, моря и пустыни, и все это одновременно. Это невозможно описать словами... Еще я вижу прекрасных существ, населяющих Землю, не ведающих своего счастья. Я чувствую, как умирает время, как многие сотни и тысячи лет ничего не меняется - все также шумят моря, плачут степи, поют горы и величаво раскачиваются леса. И я знаю с необъяснимой достоверностью, что и через тысячи лет все будет также, что будущее всего навсего равно прошлому... Поначалу меня переполняет глубокое чувство - необъяснимое счастье от того, что я вижу, и от того, что я могу это все видеть, желание быть этим всем - и чем-то отдельно, и всем вместе одновременно - желание во всем этом раствориться - исчезнуть в экстазе собственного существования... Но постепенно внутри меня мучительно вырастает вопрос: а кто же или что же есть я сам? Дело в том, что хотя я и чувствую свое бытие так явственно, но себя я не вижу, не слышу и вообще никак не ощущаю... Я могу о себе только думать... После этого сон, бывший только что таким волнующим и прекрасным, превращается в кошмар. Я больше не могу наслаждаться своими ощущениями - видениями и звуками. Все мое существо, чем бы оно ни было, пытается отыскать себя, но никак не может. Отчаяние нарастает, картины Земли теряют свою устойчивость, и, в конце концов, ко мне приходит безумная мысль, что, наверное, я и есть вся эта огромная и живая планета...
        Харитон умолк. Его взгляд был совсем не здесь, не в этой каморке, где он столь складно рассказывал сны. На его лице было отчетливо изображено выражение вселенской горько-сладкой печали, которое, судя по всему, очень радовало незнакомца - он заулыбался шире и, казалось, смаковал момент, по-прежнему сидя за столом и наблюдая за Харитоном.
        - Однако осознание себя планетой, - Харитон говорил, все еще находясь глубоко внутри своих дум, - не приносит радости, а наоборот - ощущение абсолютного одиночества и невыносимой ясности... После, проснувшись, я пытаюсь вернуть ощущения начала сна... Но тщетно...
        Последние слова Харитон произнес совсем тихо. Возникало впечатление, что прямо сейчас он заплачет как ребенок, потерявший маму. Он поднял глаза на незнакомца. Тот по-прежнему сидел за столом и улыбался почти до ушей. Это взбесило Харитона: "На кой хрен он распинается тут перед этим типом, которого видит впервые, изливает самую свою подноготную, а тот блестит словно медный таз на солнце?" Тем временем человек напротив протянул Харитону рюмку, наполненную жидкостью цвета медного таза. На столе стояла узкая вытянутая бутылка, которую Харитон заметил только сейчас. Он взял рюмку, принюхавшись, опознал в жидкости коньяк и отхлебнул глоток на пробу - напиток оказался замечательным. Бешенство незаметно улетучилось вместе с коньячными парами.
        - Боже, как я устал, - промямлил Харитон, обхватив лоб свободной ладонью и закрыв глаза.
        - Ладно, оставьте, - отрезал незнакомец. - Давайте лучше выпьем.
        Харитон кивнул головой и залпом опустошил свою рюмку. Человек напротив театрально помочил язык в коньяке, поставил рюмку на стол, облизнулся и снова заулыбался.
        - Что ж вы так устали-то? - по-простому спросил он.
        - Не знаю... Мне надоели люди...
        - Люди?.. Хм... Какие же?
        - Все... Все, что меня окружают... Родственники, друзья и просто случайные прохожие...
        - Случайные прохожие?
        - Это у меня присказка такая, не обращайте внимания... Вообще-то я общаюсь в основном в Сети с помощью компьютера, где, как правило, случайных прохожих стараются избегать...
        - Слыхал я про вашу Сеть... А чем же люди заслужили ваше неудовольствие? - с легким сарказмом в голосе поинтересовался человек напротив.
        - Не знаю... - вздохнул Харитон.
        - Ничего-то вы не знаете, - усмехнулся незнакомец. - Послушайте лучше, что я вам расскажу.
        - Когда-то я был молодым, а это было уже очень давно, - начал человек напротив, а Харитон, недоумевая, уставился на него. Во-первых, Харитона удивил энтузиазм, с которым незнакомец принялся рассказывать о себе, во-вторых, со стороны он выглядел румяным и даже блестящим, бодрым и энергичным, совсем не напоминая старца, рассуждающего о давно минувшей молодости. Однако удивляться было некогда, и Харитон про себя решил, что, по-видимому, человек просто хорошо сохранился. Тем временем незнакомец продолжал:
        - Тогда у меня тоже были сложные отношения с окружающими. Я был полон сил и энергии, а главное желания что-то делать - творить, менять, преобразовывать, одним словом, делать мир лучше. Но окружающие казались мне безголовыми, упрямыми и самодовольными, готовыми только к одному: бесконечно разговаривать о себе и постоянно выставлять напоказ собственную персону, проще говоря, выпендриваться. Кроме того, я считал их крайне бесчувственными и грубыми, даже смерть не могла их расшевелить - ни чужая, ни тем более своя. Естественно, желая изменить мир, я намеревался изменить и окружающих. Сначала я пытался объяснить им, как, в общем, неприятно обстоит дело, потом как им следовало бы себя вести, потом я попытался просто полюбить их. Но я все еще стремился их изменить...
        - Странно, почему вы так уверены в своей правоте? - перебил его Харитон.
        - Да в том-то и дело, что сейчас даже я не уверен в своей правоте, - сказал незнакомец, наливая коньяк, и засмеялся. - В этом и состоит сермяжная правда, простая как день и ночь, но слишком сложная, чтобы следовать ей. Только теперь я знаю, что силы, которые есть у меня, я могу приложить только к себе. Другим же я сейчас только помогаю, просто так, не требуя ничего взамен. Помогаю всем, кто просит, и во всем, о чем попросят. Я даю им то, чего они хотят. Я помогаю им оставаться такими, какими они хотят оставаться. И эта моя помощь - это все, что от меня остается. Все, понимаете?
        - Пожалуй... - неуверенно ответил Харитон.
        Человек напротив снова засмеялся. Его смех был каким-то отстраненным, но совсем не казался страшным или потусторонним. Было ощущение, что смеялся он внутри себя о чем-то своем. Он наполнил рюмки.
        - Однако судьба всесильна, - незнакомец встал, словно произносил тост, - и пока я не понимал таких простых вещей, судьба учила меня и учила жестоко. Так я потерял своего единственного сына.
        Он помолчал, о чем-то размышляя, и продолжал:
        - Знаете, есть такая поговорка: не бери в голову, только в рот... В общем, позже я оставил людей самих с собой - с их проблемами и самомнением. Они неисправимы - они до сих пор считают, что мой сын умер за них... Будто бы свою смерть можно заменить чужой...
        - А вы его любили? - невпопад спросил Харитон и тотчас же осознал нелепость своего вопроса.
        - Очень! - с чувством ответил незнакомец, не обращая внимания на плохо скрываемое смущение собеседника.
        Повисла неловкая пауза. Человек напротив сел на место и опять зарылся в свои бумаги. Харитону вдруг стало безумно жаль этого, как ему теперь почему-то казалось, самого одинокого на свете человека.
        - Извините меня, - виновато попросил он и выпил, чтобы снять невольно повисшее (хотя бы и только внутри себя) напряжение.
        Незнакомец оторвался от бумаг, отпил немного коньяку и ответил:
        - Вам не за что извиняться - я же сказал, что это было очень давно.
        - Все-таки...
        - Ерунда...
        Незнакомец сделал паузу и сказал с хитринкой в глазах:
        - Просто в этом мире нет ничего сколько-нибудь значительного.
        Харитон не любил метафизических споров, и хотел было уже согласиться, тем более потому, что, как ему показалось, он обидел человека своим дурацким вопросом (или, по крайней мере, задел его за живое (что!?)), как неожиданно для самого себя спросил:
        - А ваш сын?.. Вы же сказали, что любили его.
        Не успел Харитон стушеваться снова, как незнакомец уже захохотал ему в ответ. И опять смех его казался каким-то внутренним, как бы и не смехом вовсе.
        - Посмотрите вот на эту бутылку, - он взял в руку коньяк. - Что мы можем сказать о ней? Что она прозрачная, стеклянная, вытянутая, узкая, мы можем замерить ее размеры в каких-нибудь условных единицах, мы можем сказать, что ее наполняет коньяк, определить его химический состав и даже провести спектральный анализ, да? Мы можем написать тысячи томов, пытаясь сохранить наши знания об этой скромной бутылке, постоянно находя новые области исследования... все той же бутылки. Однако, что бы мы о ней ни сказали или что бы мы о ней не узнали, мы никогда не сможем выразить единственность ее существования во вселенной. Второй такой нет!
        - Ну, вы даете! - от души засмеялся Харитон. - Да я пойду в ближайший магазин и куплю точно такую же, благо не в совдепе живем!
        - Нет, такую же не купите, - улыбаясь, сказал незнакомец. - Дело в том, что мы с вами больше никогда не встретимся, и уже хотя бы поэтому эта бутылка совершенно уникальна.
        Харитон про себя решил, что этот человек чересчур самоуверен.
        - Потому и любое мгновение уникально, - продолжал незнакомец. - Мгновения бывают важными только с точки зрения того, что мы сами о них думаем. Так же дело обстоит и с бутылками, и с людьми, и вообще со всем сущим. Ваше совместное с чем-то существование не может быть "меньшим" существованием в сравнении с чем-то другим. Поэтому вы можете либо не любить ничего, либо любить все, это уж как вам подскажет ваше сердце.
        На лице Харитона проросла кислая мина, которую он и не думал скрывать. Незнакомец хихикнул и разлил коньяк в рюмки.
        - Расскажите лучше какое-нибудь стихотворение, - попросил незнакомец, - я знаю, вы увлекаетесь сочинительством?
        Харитон густо покраснел, как школьник, пойманный за просмотром картинок не-определенного содержания. С некоторых пор он действительно начал сочинять, но очень стыдился этого, хотя и не мог себе объяснить, почему. Смущение от просьбы незнакомца сменилось легким удивлением - откуда ему стало известно про сочинительство? Но тотчас же Харитон почувствовал необыкновенную гордость собой, ощущение прилива сил, и благополучно позабыл свое легкое замешательство.
        - Да, я сочиняю... иногда, - сказал он осторожно.
        - Ага, значит я не ошибся, - казалось, незнакомец подшучивает над ним. - Теперь я от вас не отстану.
        Харитон прочистил горло, сглотнул и прочитал:

Я потерял причины всех потерь,
И жизнь, и смерть оставил за спиною,
Мой дух крадется, словно дикий зверь,
Следов не оставляя за собою.

Ах, никуда не деться от себя,
И не прожить секунды, не рискуя,
Мы отвечаем смерти: ни хуЯ!
Но остаемся все-таки без хУя...

        Он разогнулся и опустил руку, державшую уже не рюмку, а полулитровую бутылку тонизирующего напитка "Байкал" производства АОЗТ "Полюстрово". Его взгляду открылась пустынная улица, рассекаемая вдоль полотном трамвайных рельс. Из открытой бутылки тянуло элеутерококком, зверобоем и сосновыми почками. Улица была застроена только с одной стороны, с которой и стоял Харитон, другая примыкала к естественной набережной вполне судоходной реки. Было лето, жаркое и сухое. Мимо промчался заблудившийся трамвай, поднявший облако пыли - должно быть, поливальная машина сюда наведывалась не часто. На улице не было ни души.
        Харитон вспомнил про комнату, в которой он только что, не помня себя, сидел, необычного человека и их странную беседу. То, что с ним произошло, не казалось ему уже до ужаса нелепым, а каким-то далеким, будто уже немного позабывшимся событием. Он перешел улицу, спустился к реке и сел на пологий берег у самой воды. Слева от него висел железнодорожный мост, на том берегу склонили свои стрелы подъемные краны. От воды веяло приятной прохладой.
        - Не бери в голову, только в рот, - сказал сам себе Харитон и почувствовал себя счастливым. - А все-таки я не сплю!
        Ему вдруг нестерпимо захотелось домой. Дома его ждали Надежда, кот и компьютер. Что-то внутри требовало непременно написать о своих приключениях и поделиться своим счастьем. И двинулся в путь. С полуоткрытым ртом затаив дыхание, разглядывая огромные здания, мосты и перспективы, он шел домой в незнакомом городе.

1997